В свое время Зигмунд Фрейд утвердил, что подсознание есть, и после этого оказалось, что оно-таки есть у всех (хотя не все это признают про себя). Несколько позже, уже во второй половине ХХ века, Эриксон заметил, что у человека есть зрение, слух, кинестетическое (телесное) чувство, а также осязание и нюх, и они играют очень важную роль не только в процессах непосредственного восприятия информации, но и в дальнейшей ее внутренней переработке, хранении и даже последующем внешнем выражении. Оказалось, что, владея основными тремя сенсорными модальностями (зрения, слуха и телесной), психотерапевт может очень эффективно взаимодействовать с подсознанием клиента. У нас есть внутренний мир и есть внешний мир. Информация поступает из внешнего мира во внутренний (это называется восприятие), а из внутреннего мира она переходит во внешний мир – это называется внешнее выражение, или самовыражение человека. Понятно, что существенную роль в восприятии играют органы чувств, с помощью которых оно происходит: мы говорим о сенсорных модальностях восприятия: визуальная (зрительная), аудиальная (слуховая), кинестетическия (телесная) и т. д. Важное психологическое наблюдение, исходно принадлежащее Эриксону, заключается в том, эти сенсорные модальности оказываются очень существенными для внешнего выражения, и это проявляется даже в речи. Когда мы обращаемся к другому человеку, то мы можем употреблять разные слова, которые покажут, к какой его сенсорной системе мы апеллируем. Это не значит, на самом деле, что мы считаем, что она ближе нашему партнеру: это значит, что она подсознательно ближе нам. На этом основана психотерапия, идейно восходящая к Эриксону. Основной ее принцип заключается в следующем. Если вы обнаружили, что у вашего клиента есть какая-то предпочитаемая им сенсорная система, вы можете начать его из нее выводить, вводя альтернативную. Вы можете выводить его плавно, то есть использовать фразы, в которых есть элементы предпочитаемой им модальности, но вкрапляя в них слова и (образы) из другой модальности, и так постепенно его переманивать на вторую модальность. При этом вы, с одной стороны, изначально общаетесь с пациентом в удобной и привычной для него манере, но постепенно приучаете его использовать альтернативную, предлагаемую вами. И если вы сами ею хорошо владеете, то ваш пациент интуитивно (напрямую через вашу психику) подключается к непривычной для себя модальности, используя ваши собственные навыки. И его возможности поведения в пределах этой модальности резко возрастают – потому, что ваш потенциал становится на время его потенциалом. Естественно, это зависит от того, каков ваш потенциал в каждой из этих модальностей. Если он велик, то вы ему сильно поможете. “…Открытие того, что “двойные связи” были восприятиями на двух разных уровнях понимания, показало, что оно базировались на абсолютно различных экспериментальных ассоциациях, которые открывали новые возможности для наблюдения. После этого, когда я открыл, что “тройные связи” могут иметь место, я начал строить в уме фразы, чтобы при этом одна коммуникация вызывала отличающиеся восприятия, даже противоположные по сути, на разных уровнях понимания. Попытки эти привели к тому, что обнаружились многие другие факторы, управляющие коммуникацией, такие, как тон голоса, временные значения, последовательности презентации, близкие и отдаленные, слабые ассоциации, внутренние противоречия, опущения, искажения, излишества, над-черкивание и под-черкивание, соответствия и несоответствия. При этом также обнаружилось, что имеются множественные уровни восприятия и ответа, из которых не все с необходимостью были на обычном или сознательном уровне осознавания, однако были на уровне понимания, часто квалифицируемые как “инстинктивные” и “интуитивные”… Вероятно, многие знакомы с классическим гипнозом, при котором гипнотизер проводит авторитарное внушение, укладывает клиента на кушетку и используя техники, например: “смотри на этот шар” вводит человека в гипнотической транс. Сложно представить, что такое можно например сделать с банкиром во время переговоров в его кабинете. У классического гипноза есть и другие недостатки: – ему подвержены только около 20 процентов людей и классическому гипнозу учат долго и настойчиво, а специалистами становятся немногие. Когда говорят о Эриксоновском гипнозе все иначе. Все слышали, что гениальная вещь всегда проста. Человека не усыпляют, он остается в бодрствующем состоянии сознания. Эриксоновский гипноз использует присущую человеку способность к непроизвольному трансу, поэтому ему подвержен каждый и даже тот, кто им владеет. Зная, какой тяжелой была жизнь Эриксона можно понять, что овладеть им способен каждый. Человек, чья фамилия лежит в основе описываемого метода, относится к числу тех, кто стал известен русскоязычному читателю с незаслуженным опозданием, частично компенсированным обилием вышедших в последние годы книг, в том числе и “пиратских”. Написанные разными людьми и в разных жанрах книги, так или иначе связанные с Эриксоном, оказываются необходимыми для тех, кому не дает покоя неразгаданность собственной природы, стремление овладеть неведомыми силами, которые скрыты в себе самом, но едва ли постижимы в рамках привычных для нас попыток рационального понимания мира. К числу тех, кто способен увести за грань возможного и помочь по-новому открыть самих себя, безусловно относится и Милтон Эриксон. То, что известно об Эриксоне, исполнено парадоксов и, возможно, является лучшей метафорой его терапевтического подхода, немыслимого без парадокса, ошеломления, кажущегося противоречия. Крестьянский сын, родившийся в начале века в шахтерском поселке (“Я родился… в самой заурядной избе… три стены были бревенчатые, а четвертая была отвесным склоном горы, а пол был земляной”) и выросший на ферме, стал, по мнению многих, самым выдающимся психотерапевтом ХХ века, профессором… основателем… президентом… и обладателем еще множества титулов и званий. Человек, в 17 лет перенесший полиомиелит и приговоренный к смерти (“Я услышал, как трое врачей в соседней комнате говорили моей матери: “К утру мальчик умрет”. Будучи нормальным ребенком, я не поверил этому”), заново учившийся ходить, на всю жизнь оставшийся калекой и многие годы проведший в инвалидной коляске, прожил 78 лет жизни, наполненной трудом и достижениями, стал отцом восьмерых детей, работал до самых последних дней, когда отказывали и руки, и язык, поражая приезжавших к нему учиться со всех концов мира не только мастерством, переходившим в умение творить чудо, но и способностью радоваться каждой минуте отпущенной ему жизни. (“Члены семьи Эриксонов… воспринимают болезни и неудачи как черные сухари жизни. А ведь нет ничего лучше черных сухарей, скажет вам любой солдат, подъев весь свой неприкосновенный запас “). Врач, возвращавший здоровье и полноту жизни сотням людей, часто до этого годами безрезультатно ходившим по специалистам. А ему порой хватало единственной встречи, а то и телефонного разговора… В качестве терапевтического средства он использовал экскурсии в ботанический сад, бессонные ночи, проведенные стоя у каминной полки, натирание полов, ресторанные склоки, битье и разрушение больничного оборудования… И в то же время он был для своих пациентов “человеком, которому ты полностью доверяешь, кто никогда не оставит тебя в беде и которому всегда можно протянуть руки”… Ниспровергатель и безжалостный критик всех и всяческих теорий в психотерапии ( “Я считаю ошибочной любую психотерапию, опирающуюся на единую теорию. Ведь все люди непохожи друг на друга”), особенно непримиримый к психоанализу, хоть и признававший, что “Фрейд обогатил психиатрию и психологию массой ценных идей… до которых психиатрам и психологам следовало додуматься самостоятельно, а не дожидаться, пока Фрейд им все разжует”, он сам стал основателем нового направления в психотерапии, названного его именем, оставил множество учеников и последователей. На методах Эриксона, тщательно проанализированных и переработанных, во многом основаны технологии столь модного ныне НЛП (нейролингвистического программирования). И вместе с тем мастерство Эриксона принципиально не воспроизводимо. Недаром один из участников обучающего семинара резонно замечает: “Люди всегда наполняют ваши внушения, и с большим вдохновением, чего нельзя сказать о моих пациентах”, потому что не поддается воспроизведению всякая истинная магия, основанная прежде всего на уникальности личности того, кто ее творит. Что же может почерпнуть читатель, пожелавший приобщиться к миру и личности Эриксона, из книг, на обложках которых фигурирует имя Эриксона? Кстати, еще один парадокс – книг, написанных лично Эриксоном, среди них нет, но есть записи его сеансов гипнотерапии, обучающих семинаров и комментарии к ним, подготовленные к печати его учениками. Начинающий психолог, польстившийся на название серии “Библиотека практической психологии и психотерапии” и купивший книгу в надежде получить понятный и надежный инструмент для использования в личной практике и зарабатывания денег, будет, вероятно, разочарован. Несмотря на подробнейшие стенограммы и комментарии к ним, несмотря на греющие душу заголовки типа “Как с помощью гипноза сделать более эффективными индивидуальные паттерны обучения” или “Как, используя гипнотическое внушение, сделать неприятные воспоминания привлекательными и комфортными”, читатель не найдет даже подобия инструкций или рецептов и, возможно, будет сбит с толку и окажется в положении, аналогичном пациентке Эриксона, которую тот намеренно приводит в замешательство, вовлекая в игру словесных ассоциаций и подводя исподволь к гипнотическому трансу. Впрочем, утешением для такого “наивного психолога” может послужить то, что и опытные психотерапевты – ученики Эриксона, – просматривая с ним видеозапись или стенограмму его сеансов, оказываются порой не в силах постичь полный смысл его реплик и действий. “Когда я выступаю, представляя тебя и твои методы… я всегда предупреждаю присутствующих, что даже самые внимательные и наблюдательные не смогут уловить около половины того, что будет с ними происходить. И вот перед тобой сидит тот, кто не уловил почти всю вторую половину”, – признается Джеффи Зейг. В более выгодном положении окажется, конечно, профессионал, уже частично приобщенный к тайнам эриксоновских методов (для этого сейчас есть возможности). Думается, для такого читателя книги будут интересны прежде всего не конкретными приемами или техниками, но возможностью приобщиться к работе настоящего мастера, повторить которую нереально, но зато можно вновь и вновь учиться, получая при этом истинное удовольствие. И все же не исключено, что больше всего почерпнет из книг непрофессионал, готовность к интеллектуальным приключениям позволят преодолеть барьер узкоспециального названия серии и помогут настроиться при чтении на нужную волну. Если это получится, такой читатель будет вознагражден сполна. Понимание многоуровневости нашей психики, наличие наряду с сознанием бессознательного (в терминологии столь презираемых Эриксоном психоаналитиков) или подсознания (по самому Эриксону) стало уже общим местом для просвещенного читателя. И тем не менее, если отвлечься от рассуждений специалистов о комплексах, архетипах или перинатальных матрицах, то выяснится, что мы очень мало содержательного можем сказать о том, что есть в каждом из нас, столь же близкое и заманчивое, сколь недоступное. Эриксон же, запутывая сознание своими парадоксами, вводя пациентов в гипнотический транс, занимая ум разгадыванием смысла своих притч-историй – казалось бы, очень простых и в то же время всегда несущих в себе непонятное – через все это открывает путь за пределы сознания и ведет туда вслед за собой. На этом непростом пути приходит постижение того, что сознание и подсознание обладают разным опытом и информацией, подчас взаимоисключающими. “Я хочу сказать “нет”, а говорю “да “. Но ведь невозможно иметь одновременно два разных мнения. Или у вас это получается?” – недоумевает пациентка. А соавтор Эриксона Эрнест Росси комментирует: “Ее сознание хочет сказать “нет”, но что-то внутри протестует и говорит “да”. Это сплошь и рядом случается в повседневной жизни… Наше замешательство и возникший конфликт говорят о том, что где-то глубоко в подсознании спонтанно возникли какие-то новые представления о жизни “. Не раз и не два покажет Эриксон, как подсознание воспринимает мир точнее и полнее. Надо только научиться его понимать и доверять ему… Весьма запутанно в подсознании понятие времени. Быть может, времени в нашем обычном понимании там не существует вовсе? Во всяком случае в реальности подсознания можно вернуться в прошлое, не только заново пережить его (в том числе и то, память о чем полностью отсутствует в сознании), но и изменить это прошлое – не реальный ход событий, но их восприятие и эмоциональное отношение к ним, и это измененное прошлое по-новому определит настоящее и будущее. Не меньше, чем со временем, запутаны отношения подсознания со смыслом. Недаром Эриксон часто приводит пример о сотне значений английского эквивалента слова “бежать”. Сознание может уловить их не более чем по одному за раз, расчленяя и анализируя; подсознанию, лавирующему в причудливых поворотах ассоциаций, доступно много больше. И надо быть Эриксоном, чтобы рассказать простенькую историю в семи фразах, из которых добросовестный ученик извлечет потом 11 смыслов, и все они будут “работать” на конкретную ситуацию, в которой была рассказана история. Но пока сознание будет мучиться над разгадкой хоть одного из смыслов, подсознание воспримет все 11 (а то и больше) сразу, и для этого совсем не обязательно быть Эриксоном. Таковы некоторые из проблем, над которыми может задуматься читатель. Ограничивается ли ими и им подобными процесс знакомства с книгами Милтона Эриксона? Или же, пока сознание размышляет, подсознание постигает содержание книг своим путем, извлекая из них все новые и новые уроки? Возможно ли это? Ведь перед нами всего лишь текст, лишенный интонаций и мимики автора, вырванный из контекста ситуации, предназначенный совсем для других людей и совсем для других целей. К тому же текст, изначально произнесенный на другом языке, даже в самом лучшем переводе неизбежно утрачивает нюансы смыслов и остроту каламбуров. И все же… Наверное, в этом и состоит неуловимая притягательность книг Эриксона, что сила его таланта (магии? чародейства?) вовлекает нас в путешествие по неведомым лабиринтам самих себя, разматывая клубок наших личных ассоциаций и непонятным для нас самих образом обогащает опыт нашего жизненного пути. И уроки Милтона Эриксона наполняются новыми, нашими собственными, смыслами.